Лунная долина - Страница 119

К оглавлению

119

На берег оголенный,

Потом взгрустнут и запоют -

Заплачут абелоны.

Кто любит Джейн, кто тянет джин

На побережье Коней,

Но, черт возьми, в Кармеле мы

Глотаем абелоны!

Он смолк с открытым ртом и занесенным камнем. Послышался шум колес и чей-то голос, окликавший его сверху — оттуда, куда они отнесли мешки с ракушками. Он опустил руку, ударил камнем в последний раз и встал.

— Таких строф наберется еще тысячи, — сказал он. — Я очень жалею, что у меня нет времени разучить их с вами. — Он вытянул руки ладонями вниз. — А теперь, дети мои, благословляю вас, отныне вы члены Племени Пожирателей Абелонов, и я торжественно приказываю вам никогда и ни при каких обстоятельствах не разбивать мясо абелонов, не распевая при этом священных слов, которым я вас научил.

— Но нам не запомнить с одного раза все слова, — возразила Саксон.

— Этому горю мы поможем. В следующее воскресенье все Племя Пожирателей Абелонов спустится к вам в бухту Бирса, и вы увидите все наши обряды и отряды наших поэтов и поэтесс, увидите даже Железного Человека с глазами василиска, известного в просторечье под именем Король Священных Ящериц.

— А Джим Хэзард будет? — крикнул Билл вслед Холлу, уже исчезнувшему в кустах.

— Конечно, будет, — отозвался тот. — Разве он не Пещерный Медведь и Орясина, самый бесстрашный и, после меня, самый древний член Племени Пожирателей Абелонов?

Саксон и Билл только молча смотрели друг на друга, пока не смолк вдали шум колес.

— Ах, черт меня побери! — наконец, вырвалось у Билла. — Вот это парень! Ничуть не задается. Вроде Джима Хэзарда. Приходит и ведет себя, как дома, — наше вам! — ты ничем не хуже его, а он ничем не хуже тебя, и все мы между собой приятели…

— Он тоже из старого племени поселенцев, — сказала Саксон. — Он рассказал мне, пока ты раздевался. Его родители попали сюда через Панаму еще до постройки железной дороги, и из его слов я поняла, что у него денег сколько хочешь.

— Но он ведет себя совсем не как богач.

— А какой он веселый! — добавила Саксон.

— Настоящий весельчак! И подумать, что он поэт!

— Не знаю, правда ли, но я слыхала, что многие поэты ужасные чудаки.

— Да, это правда. Я вспоминаю. Взять хотя бы Хоакина Миллера — он живет в горах за Фрутвейлом. Конечно, он чудак. Помнишь, как раз возле его ранчо я сделал тебе предложение… Но все-таки я думал, что поэты носят бакенбарды и очки, и не могут давать бегунам подножку на воскресных гуляньях, и не ходят в таком голом виде, как только можно, не нарушая закона, и не собирают раковин, и не лазают по скалам, точно козы.

В эту ночь, ледка под одеялом, Саксон никак не могла уснуть; она смотрела на звезды, вдыхала опьяняющее благоухание цветущих зарослей, прислушивалась к отдаленному рокоту прибоя и к журчанью струй в защищенной бухте, всего в нескольких шагах от нее. Билл завозился, и она поняла, что он тоже не спит.

— Ты рад, что мы ушли из Окленда, Билли? — шепнула она, прижимаясь к нему.

— Гм, — послышалось в ответ, — спроси рыбу: хорошо ли ей в воде?

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Как только море в часы отлива уходило достаточно далеко, Билл взбирался на южные скалы и проделывал весь тот опасный путь, по которому он прошел с Холлом; и каждый раз это требовало все меньше времени.

— Подожди до воскресенья, — говорил он Саксон, — я заставлю этого поэта побегать за свои денежки! Теперь для меня уже нет ни одного трудного места, я чувствую себя вполне уверенно. И там, где я в первый раз полз на четвереньках, я теперь прохожу бегом. А знаешь, как я этого добился? Я говорил себе: вообрази, что и по ту и по другую сторону ты можешь упасть не больше как с высоты одного фута, и то на мягкое сено. И тогда ничуть не страшно, и ни за что не свалишься, а помчишься во всю прыть. И тебе все равно, если даже с каждой стороны будет обрыв глубиною в милю. Тебя это не должно касаться. Тебе важно одно — оставаться наверху и бежать во всю прыть. Знаешь, Саксон, когда я до этого додумался, то совершенно перестал бояться. Пусть он теперь приезжает со своей компанией в воскресенье — я готов к встрече.

— Интересно, какая у него компания? — задумчиво сказала Саксон.

— Наверно, такие же славные ребята, как и он. Рыбы ходят стаями. Никто из них не станет важничать, вот увидишь.

Холл прислал им удочки и купальные костюмы с мексиканским ковбоем, который ехал на свое ранчо, и от него они узнали многое о казенных землях и о том, как получить участок. Неделя пролетела незаметно. Каждый вечер Саксон счастливым вздохом провожала заход солнца; каждое утро они встречали его возвращение радостным смехом, приветствуя начало нового блаженного дня. Они не строили никаких планов, а просто удили рыбу, собирали ракушки и абелоны и лазали, когда им хотелось, по скалам. Они разбивали абелонов с благоговением, сопровождая церемонию немудрящими виршами, сочиненными Саксон. Билл блаженствовал. Саксон никогда еще не видела его таким здоровым и сильным. Что касается ее, то незачем и глядеться в зеркальце, — она знала и без того, что никогда, со времени ранней юности, ее щеки не горели таким румянцем и оживлением.

— У меня первый раз за всю мою жизнь настоящий праздник, — как-то сказал Билл. — Ведь у нас с тобой, с тех пор как мы женаты, никогда не было праздника. А теперь — миллионеры и те позавидовали бы нам.

— Никаких гудков в семь утра на работу, — торжествовала Саксон. — Я бы нарочно валялась по утрам в постели, — только здесь так хорошо, что даже обидно валяться. А теперь, мой Пятница, ступай поиграй в сбор хвороста и поймай крупного окуня, если ты рассчитываешь получить обед.

119